Навязчивый призрак (1907)  / Фрэнк А. Вандерлип /

Призраки, преследующие банкира, когда его мир сходит с ума, ужасны. Я могу утверждать это, потому что помню 1907 год.

   "Бегство" – всегда подходящий материал для кошмара банкира. Только представьте себя в роли банкира, обнаруживающего у фасада из зеркального стекла бесконечную колонну мужчин и женщин с депозитными книжками и чеками, зажатыми в руках. Представьте себе, как те, кого вы очень хорошо знаете, те, у кого самые большие остатки на счетах, проталкиваются в голову очереди, чтобы взволнованно спорить там с вкладчиками, стоящими ближе всех к окошкам кассиров расходной кассы. Но даже это не даст вам и намека на то, что такое ужас банкира, если вы не усилите эффект роем охрипших разносчиков газет. Каждый из них выкрикивает свои заголовки на истеричной ноте; затем добавьте к этому отвратительному концерту в качестве обертона звук шаркающих ног толпы.

   Хотя вкладчики никогда не собирались такой толпой у нашего банка, я познал аромат ужаса просто за счет рассмотрения самой этой возможности. Мы имели самый большой и самый сильный банк в стране. Но, очевидно, мы не могли надеяться, что когда-либо сможем выплатить деньги всем нашим вкладчикам, если они потребуют их одновременно. Величина не спасет слона, посаженного на муравейник. Величина не спасет банк, если бегство вкладчиков продлится достаточно долго. В том 1907 году размеры "Нэшнл сити бэнк" считались в Америке феноменальными и более чем внушительными в Лондоне, Париже, Берлине и Санкт-Петербурге. Мы имели в собственных хранилищах более 40.000.000 долл. в качестве наших законных резервов – причем три четверти этой суммы в золоте. В наших книгах были отражены суммы, представлявшие миллионы, которые должны были нам другие банки; мы имели бумаг на почти 120.000.000 долл. ссуд и учтенных векселей; мы имели государственных облигаций на много миллионов; каждый день через нас проходили бумаги, представлявшие миллионы долларов, отраженные в наших книгах как "документы для расчетной палаты".

В августе 1907 года мы были потрясающим организмом. Наши общие ресурсы составляли:
   231.455.057,07 долл.
Но, конечно, у нас были и обязательства:
   231.455.057,07 долл.

   Если это и было большое сильное животное, оно было породистое, и я был одним из его погонщиков, которым была вверена ответственность за его благосостояние, его длительное существование, его дальнейший рост. Можете поспорить, что я беспокоился, когда вся страна оказалась заражена безумием страха.

   Из Рузвельтов в Белом доме в то время сидел Теодор. Его политика и поведение целиком и полностью неприемлемы для ортодоксальной финансовой группы. Его называли демагогом, а он, в свою очередь, угрожал страшными вещами. Как-то раз он пригрозил национализировать шахты в качестве способа уладить забастовку. Он сказал, что использует для этого армию.

Фактически большинство вещей, которые хотел сделать Теодор Рузвельт, были хороши для страны; но некоторые из его схем были опасны.

   Однако его антагонизм по отношению к железным дорогам и финансистам железных дорог был силен; этот антагонизм простирался практически на все самые большие корпорации. Даже без враждебности с его стороны железным дорогам приходилось бы нелегко. Их возможностей оказалось явно не достаточно для решения задачи перемещения груза на первом в истории континенте, заселенном от края до края единственной нацией. Джеймс Дж. Хилл потряс страну, объявив, что нужно потратить двенадцать с половиной миллиардов долларов в течение десяти лет, чтобы привести железные дороги в состояние, пригодное для выполнения работы, которая от них требовалась. Различные отрасли промышленности весьма часто оказывались в неудовлетворительном положении и поэтому увольняли многих из своих служащих. В то же время все безработные оказались вовлеченными в конкуренцию за те вакансии, что были, с несметным числом иммигрантов. В десять месяцев, окончившиеся в октябре, 1.150.000 чужаков достигли наших берегов, и все они прибыли искать свое счастье в Америке. В тот самый месяц, когда началась паника, высадились 111.000 иммигрантов. Исходя из того, что происходило, один этот факт представил неприглядную сторону плохого управления со стороны нашего правительства. Но это еще было не все: медная промышленность получила серьезный удар – падение цен на медь. За шесть месяцев медь понизилась с двадцати шести до двенадцати центов за фунт. "Амалгамэйтед коппер" сократила свои дивиденды наполовину, и некоторые спекулянты акциями медных компаний оказались в финансовых тисках.

   Некоторые из этих медных спекуляций финансировала "Никербокер траст компани". Она ненадлежащим образом ссудила часть своих денег Чарльзу У. Морсу; за это впоследствии привлекли к ответственности президента компании Джона Т. Барни. Это, конечно, результат скрытой слабости в структуре. Фатальное бегство от "Никербокер траст" началось совсем по другой причине.

   В нашей индивидуалистической банковской системе того времени трастовые компании, работавшие по чересчур терпимым законам штатов, были вовлечены в некоторые не совсем чистоплотные банковские операции. Они создавали раздражающий элемент нечестной конкуренции для более строго управляемых национальных банков. В тот период ни одна из быстро растущих трастовых компаний не была членом Ассоциации расчетных палат. Некоторые из наиболее сильных трастовых компаний попытались использовать возможности расчетных палат, заключив специальные соглашения с тем или иным банком-членом. В таком случае банк посылал накопленные трастовой компанией за день чеки на инкассацию в расчетную палату, как если бы эти чеки были частью собственной деятельности банка. Эта паразитирующая схема, родственная постоянному заимствованию непредусмотрительным соседом вашей газонокосилки, в конце концов истощила терпение "Нэшнл бэнк оф коммерс", оказывавшего эту услугу "Никербокер траст компани". В кратком объявлении публика прочитала, что "Нэшнл бэнк оф коммерс" отказался далее учитывать чеки "Никербокер". Вкладчики "Никербокер" решили, что в этом заявлении следует видеть что-то, имеющее более глубокое значение. Они устремились в трастовую компанию, настроенные забрать свои депозиты. "Никербокер" не имела много денег. От трастовых компаний не требовалось держать денежные резервы для их депозитов в пропорции, сопоставимой с аналогичными требованиями для национальных банков в центральных резервных городах Нью-Йорке, Чикаго и Сент-Луисе, которые должны были всегда иметь в своих хранилищах суммы, равные 25 процентам их вкладов до востребования. Испытывая нехватку наличности, "Никербокер" была вынуждена быстро закрыть свои двери.

   Уже запуганная публика немедленно стала испытывать подозрения по отношению к большинству других трастовых компаний, и перед их дверями начали выстраиваться очереди вкладчиков. Дополнительные выпуски газет, падение цен на фондовом рынке, дикие слухи – все эти вещи добавили силы волне эмоций, охватившей банковскую систему.

   Почти каждого визитера нужно было в чем-то успокоить. Один знакомый, подошедший к моему столу, был человеком с черными бровями, столь подвижными от волнения, что, казалось, они вот-вот соскочат у него со лба и исчезнут в волосах. Это был молодой писатель Джулиан Стрит, он держал в кармане брюк нечто такое, чего не водилось в карманах всех других авторов, которых я когда-либо знал. Стрит имел пятьдесят желтых банкнотов по 1.000 долл. Он честно объяснил, откуда они взялись; деньги часть наследства его жены и, после ряда приключений, он только что забрал их из одной трастовой компании.

   В то первое утро паники Стрит поддался страху, охватившему всех остальных; вы могли заразиться ужасом по телефону – от одного тона голоса. Незадолго до этого значительная часть состояния его жены была обращена в наличность. В ожидании реинвестирования эти деньги положили на депозит с одну из трастовых компаний; но даже самые сильные трастовые компании попали под подозрение. Придя в деловую часть города, Стрит повсюду увидел мужчин и женщин, суетящихся как муравьи, у которых разворошили муравейник. Он решил забрать деньги и принести их ко мне.

   Когда в трастовой компании он предъявил свой депозитный сертификат, его пригласили на встречу с вице-президентом. Этот человек попытался урезонить Стрита; он сказал, что компания столь же сильна, как и сама страна, и что со стороны м-ра Стрита глупо подвергаться риску ограбления или потери этих денег как-то иначе. Но Стрит был тверд, поэтому к уговорам присоединилось еще одно должностное лицо, а когда и он не смог изменить мнение клиента, к группе примкнул сам президент. В течение почти трех часов эти люди спорили и угождали. Вероятно, была задета их гордость, но все, что они говорили, только увеличивало страх Стрита, пока он не стал воплощением паники 1907 года.

   Тогда они сдались и выдали ему его кипу банкнотов по одной тысяче долларов. Когда я получал от него эти желанные деньги и поспешно заверял его, что в "Сити бэнк" они будут в полной безопасности, ни один из нас и не догадывался о будущем, в котором его сын и моя дочь поженились и сделали нас дедами-партнерами абсолютно восхитительной маленькой девочки; собственно говоря, двух восхитительных маленьких девочек.

   Безумие, конечно, подходящее слово для внезапного нерационального всепроникающего страха, распространяющегося по всему человеческому стаду в такое время, как то, что я описываю. От слишком частого использования слово "паника", как инструмент мышления, перестало иметь должное ему граничное значение. Оно выродилось в наших словарях просто в символ времени, своего рода звездочку, отмечающую в календаре нашей памяти такие годы, как 1873,1893 и 1907. Однако банковская паника, произошедшая в 1907 году, фактически сродни той, которая происходит, когда команда тонущего судна направляется страхом, а не твердым капитаном, и бросается к шлюпкам, забыв обо всех своих обязанностях, кроме примитивного инстинкта самосохранения. Эта быстрая зараза распространяется мгновенно, стоит лишь вам произнести слово "паника!"

   О, но в 1907 году у нас был твердый капитан; именно в те напряженные дни раскрыл я для себя, какой замечательный интеллект мерцал в жестких глазах Дж. Пьерпонта Моргана. Он был нашим капитаном; он буквально был капитаном всей страны. Когда механизм банковской системы утопал в трудностях, его руководство было чем-то самим собой разумеющимся. Самые важные люди с готовностью откликались на его призыв и обычно быстро выполняли его волю. М-р Морган мог быть грубым, когда терял терпение, а когда ему мешали – неумолимым.

   Один из первых шагов, предпринятых м-ром Морганом с целью подавить панику, созыв президентов всех трастовых компаний. 'Удивительное дело, но прежде они никогда вместе не собирались.

Итак, м-р Морган, повернувшись спиной к камину, наблюдал, как эти люди постепенно собирались в ответ на его призыв.

   По острому контрасту со связью между президентами банков через их Ассоциацию расчетных палат и другие контакты, среди трастовых компаний царило полное отсутствие организации. Сердитым голосом м-р Морган пожаловался м-ру Стиллману, что этим утром он фактически должен был представлять друг другу президентов некоторых самых больших трастовых компаний. Как это было справедливо в отношении всех банкиров, м-р Морган накануне обходился практически без сна – спеша успеть со встречи на встречу: в офисах Моргана, у него дома, в "Уолдорфе", или в том или ином банке. Его нервы тем утром были раздражены. Он использовал каждую нить своего интеллекта, чтобы охватить проблему нации. Кроме того, он испытывал, я думаю, нормальное презрение банкира по отношению к нечистоплотным банковским операциям некоторых из собравшихся тогда по его приказу.

   Старый губернатор Мортон ходил с места на место, сжимая и разжимая под полами своего сюртука в стиле Принца Альберта руки, покрытые чернильными полосами вен. Как было у него заведено, он имел на своем лысом яйцеобразном черепе парик, один из трех, что он имел, отличавшихся по длине волос, и которые он носил по очереди. Этот старик – в 1907 году ему было 83 года – был посланником во Франции, был вице-президентом Соединенных Штатов, когда президентом был Бенджамин Гаррисон, был губернатором Нью-Йорка; в течение восьми лет он был президентом "Мортон траст компани". Теперь он расположился перед м-ром Морганом, частично приоткрыв рот, как будто пытался тщательно выбрать слова для важного заявления.

   "Джон, – сказал он наконец, – сколько тебе лет?" Сердитый взгляд м-ра Моргана свалил бы дуб. "Слишком много, чтобы впустую тратить мое время на разговоры с вами," – прорычал он, отходя в сторону.

   В то конкретное утро м-р Морган нашел время только на то, чтобы призвать президентов трастовых компаний признать необходимость объединенных действий. Ассоциация расчетных палат Нью-Йорка поспешно исправила свой устав, чтобы разрешить прием любой трастовой компании, которая согласилась бы поддерживать резерв наличности в размере 15 процентов. Но всем нам было ясно, я думаю, что главная слабость заключалась в отсутствии координации в банковской системе в целом...

   Те недели в октябре и ноябре стали для большинства банкиров периодом быстрого образования, и я был, конечно, активным учеником. Я узнавал, что банковские реформы, которые я долго проповедовал, должны будут быть выражены в форме некоторого рода центральной банковской организации. Мы должны были изобрести оптовый механизм банковской деятельности, который освободил бы нашу экономическую систему от невыносимых напряжений, которым она периодически подвергалась. Я узнавал также, что банковское дело – не место для слабаков. Если я был силен, мне требовалась вся моя сила, и мои собственные физические резервы расходовались таким же образом, каким мы должны были использовать активы из хранилищ банка. Я ел, когда мог, и спал, если вообще удавалось, в доме м-ра Стиллмана; в то время он имел дом на Семьдесят второй улице.

   Следуя в некотором роде пророческому предчувствию предстоящих неприятностей, м-р Стиллман возвратился в Соединенные Штаты прежде, чем паника началась всерьез. Разумеется, я был рад ему. Если кто-то и обладал даром заглядывать в будущее, то это м-р Стиллман. Его ум непрерывно пытался сложить вместе вещи, которые он знал, чтобы получить лучшее понимание того, что будет. Иметь доступ к интеллекту м-ра Стиллмана не совсем то, что иметь хрустальный шар, но это было, я думаю, что-то совсем близкое. Нередко предложения, спокойно произносимые м-ром Стиллманом, были тем, что м-р Морган выполнял; но м-р Стиллман предпочитал сам не участвовать в борьбе.

   Одной из ранних особенностей этой паники была дискредитация людей, которые по воле случая занимали важное положение в структуре банковской системы. Среди них Чарльз В. Морс, Эдвард Р. Томас и Орландо Ф. Томас. Эти люди, своими смелыми действиями завоевавшие важные позиции в банковском деле, были вынуждены уволиться со всех своих должностей в банках. Общественное мнение в особенности ополчилось против Морса, и его отставка открыла вакансии в правлениях нескольких банков. В некоторых случаях были вынуждены уходить советы директоров в полном составе. В результате на плечи тех опытных банкиров, по отношению к которым сохранилось доверие, легло гораздо большее количество работы, которую надо было делать.

   Помню один инцидент в маленьком внутреннем помещении одного из городских банков. Был весьма поздний вечер. Семь или восемь из нас, представлявших самые сильные организации в городе, собрались, чтобы определить, будем ли мы правы, если используем часть вдвойне драгоценной наличности наших банков, чтобы позволить более слабому на следующее утро открыть свои двери. На эту встречу прибыл м-р Морган.

   М-р Морган обычно говорил с такой силой, что казалось, будто его слова буквально выстреливались из замечательных, похожих на пушки сигар, которые он обычно курил. Он хорошо разбирался в винах и табаке, и его вкус различал тончайшие градации. Он курил только табак урожаев некоторых любимых им лет. Это были гаванские сигары, но их скатывали в форму, которая никогда не продавалась ни в одном сигарном магазине. Сигары Моргана имели форму дубины Геркулеса, с утолщенным внешним концом, и были абсолютно ядовиты для всех, кроме наиболее опытных курильщиков. Помню, я сам легкомысленно обкурился в первый раз, когда зажег сигару, которую он сунул мне в руку. После того случая, до тех пор, пока я не привык к сильному табаку, я всегда убирал подаренные им сигары в карман, сохраняя ум незатуманенным для спокойного рассмотрения любого финансового вопроса, который нам нужно было обсудить. Этим вечером, о котором я рассказываю, м-р Морган слушал доклад о содержании портфеля банка, который мы обсуждали. Его удивительный мозг вбирал в себя путаницу фактов и затем, после обдумывания, он говорил, а мы, слушавшие, знали, что внимаем словам мудрости. Внезапно я видел, что рука, державшая сигару, расслабилась на столе; его голова наклонилась вперед, пока подбородок не утонул в шейном платке. Его дыхание стало слышимым. Утомленный старик заснул.

   Кто-то, прикоснувшись к руке говорившего, заставил его замолчать; другой протянулся вперед и вынул из расслабленных пальцев, как погремушку из руки ребенка, большую сигару, которая опаляла лак стола. Затем мы тихо сидели, вообще ничего не говоря. Кто-то, захотевший выпить воды, отошел на цыпочках. Единственный звук, который можно было слышать, был дыханием м-ра Моргана. Теперь мне кажется, что прошло долгое время, прежде чем он пробудился. Когда это произошло, сознание вернулось к нему сразу; через секунду он был полностью активен, и наше совещание возобновилось, причем о сне м-ра Моргана не было сказано ни слова.

   Мы не всегда были так мягки в те суровые дни. Вспоминаю, будто акт в мелодраме, один ноябрьский день, когда мы собрались для встречи в частном офисе в здании "Траст компани оф Америка". Мы – это директора железнодорожной компании "Норфолк энд Сазерн рэйлвэй". Дорога испытывала трудности, как и большинство железнодорожных корпораций. Проблема всегда могла быть выражена одним словом: деньги. Мы должны были пройти через юридические формальности, необходимые для разрешения выпуска ипотечного кредита на 25.000.000 долл. Акционеры свое одобрение дали.

   Среди присутствовавших был президент "Траст компани оф Америка" Оклей Торн. Он был беспокоен, как кошка, которую забрали от корзины с мяукающими котятами; внизу было много дел, требовавших его внимания. Кто мог сказать, какие еще плохие новости мог выплюнуть тикер? В любую минуту угрожающая очередь вкладчиков могла снова начать выдвигаться на улицу, чтобы чудовищно вырасти до размеров, излучающих волну истерии, звучащую на всей территории страны.

   Пока юрист доставал документы из портфеля, готовясь приступить к чтению ипотечного контракта, немного поговорили о самых последних слухах по поводу проблем "Никербокер траст компани". Большинство из нас были знакомы с ее президентом Джоном Т. Барни, и испытывали к нему симпатии. Некоторые были склонны винить в трудностях Барни Чарльза У. Морса или Ф. Огастуса Хайнца. Затем юрист начал свое формальное чтение.
Когда он блуждал среди своих скучных фраз, раздался телефонный звонок, и, поскольку Оклей Торн стал говорить, юрист перестал читать.

"Барни совершил самоубийство, – сказал Торн. – Застрелился из пистолета".

   Никто ничего не сказал. Юрист продолжил чтение. Это не было бессердечием. У нас просто не было времени выражать свои чувства. Битва в тот момент продолжалась; мы в ней участвовали.